30 августа ушел из жизни поэт Илья Исаакович Риссенберг. Ушел, покинув этот мир в предпоследний день лета, рассказывает «ikharkovchanin.com«.
Илье Исааковичу удавалось совмещать в одном лице химика и лирика. При таких сочетаниях обычно возникает алхимия — слов, образов, оттенков. Алхимия его слов была сложной и благородной.
Будущий поэт появился на свет, казалось бы, в образцовой советской семьи — отец фронтовик, инженер-химик, мать — учительница украинского и русского языков, школьный завуч. А вот дедушка, типографский наборщик, был замечательным знатоком украинского и русского языков, и не менее хорошо знал идиш и иврит, потому что когда-то учился в хедере — старорежимной религиозной школе, где язык Торы учили с трех лет, саму Тору с пяти, а Талмуд — с восьми. Дедушка с бабушкой дома разговаривали на идише, звучали записи еврейских песен. Этот сплав языков влиял на Илью с самого раннего возраста. Оттуда, вероятно, происходят сложные образы и оригинальные рифмы.
Илья пошел по стопам отца, окончил химический факультет Харьковского университета. Увлекался шахматами, имел разряд кандидата в мастера спорта. В шахматах, древний игре, он видел и чувствовал красоту. Поэзия пришла позже. В его поэзии звучит музыка стихов, и, кажется, именно этой музыке подлежат смыслы, часто оставаясь для непосвященного читателя скрытыми в чаще авторского воображения. Поэт Риссенберг — автор многочисленных неологизмов; его язык богат, пластичен, он течет удивительно и захватывающе. В нем взаимодействуют слова славянские, еврейские, тюркские.
Он публиковался во многих журналах и сборниках, получал литературные премии. Лучшими образцами поэзии были, по его словам, такие, в которых «письмена горнего ума горят и жгут».
С 1999 г. вел литературную студию в еврейском культурном центре «Бейт Дан». Была еще одна важная для него грань жизни, лучше сказать грань, а стержень, основа. Вера. Илья Исаакович был глубоко верующим человеком. Посещал дом молитвы еще с тех времен, когда он был на полулегальном положении. Свой путь к вере он называл «путем в пути».
Поэт говорил, что время — это форма языка, а язык — это форма времени. Теперь он вне времени, но остался язык, осталось то, что было до начала времен — слово.
